Полный root - Страница 19

Кеда полезла в свою сумку, достала сигареты, закурила, уселась на кровать. Закурил и Ринат, не зная, что сказать.

— Зачем ты это сделала? — спросил он у девушки. — Я слышал, что у биоимплантации есть много побочных явлений.

— Не так уж и много, — ответила Кеда. — Самое заметное неудобство, часто напоминающее о себе, — приступы боли, возникающие примерно раз в несколько дней. Это как-то связано с нарушением ДНК… Я, если честно, не разбираюсь в этом. Сначала боль не очень сильная, но потом она нарастает и через несколько часов становится невыносимой. Наркотики, как ни странно, снимают боль. Приходится периодически нюхать порошок и чувствовать себя наркоманом.

Кеда глубоко затянулась.

— Практически во всем мире ношение имплантатов считается таким же преступлением, как и инсталляция, — сказала она. — Люди презирают таких, как мы, называют нас нелюдями, надругавшимися над своим телом и над своей жизнью. Ты в курсе, что у импа никогда не может быть детей?

Ринат покачал головой, а Кеда уже полностью перешла на холодно-равнодушный, даже в чем-то отрешенный тон и продолжала говорить, не глядя на Рината.

— Я ведь родилась не в Белоруссии, а в России, в Воронеже. Выросла в трущобке — так у нас называются окраины города. Это места, где никогда не бывает милиции, где твое знание компьютера не играет никакой роли. Там все решает сила. Сила и умение владеть оружием. Мне было двенадцать, когда я впервые убила человека. Убила не из каких-то благородных побуждений — мы хотели угнать машину, а ее хозяин попытался нас остановить. Нас было четверо, у всех было оружие. Стреляли все, но я была первой. И мне было наплевать. Потом были еще — в трущобке это вполне нормальное явление. Стычки с конкурирующими бандами, гоп-стопы… рано или поздно я должна была отправиться либо на небеса, либо в Райсу. Меня закрыли, когда мне было шестнадцать. Восемь лет в Райсе. Ты представить не можешь, что это такое. Там ведь не разделяют мужчин и женщин, все сидят вместе. А женщины в Райсу попадают намного реже, чем мужчины, — тем более молодые… Я прошла через ад в первые месяцы отсидки. Потом стала привыкать. Да только к той жизни нельзя привыкнуть. А потом к нам пришли люди из «Волхолланда», чтобы отобрать добровольцев. Хотя добровольцев — это мягко сказано. Материал для опытов. Что за опыты — они не говорили, а мне на самом деле все равно было. Я была согласна на все, лишь бы хоть ненадолго вырваться из этого ада, — а им я подходила. Подходило мое тело. Они выбрали несколько десятков человек — не знаю, чем они руководствовались, среди нас были и старые, и молодые — и доставили в какой-то бункер неподалеку от Москвы. Говорили, что вроде бы эти опыты имели отношение к некоему проекту «Вервольф», но никто не знал, что это за проект. Бункер был всего лишь чем-то вроде временной лаборатории. Там нам и делали операции по инсталляции биопластика, мышечной реставрации…

— Мышечной чего? — не понял Ринат.

— Реставрация мышц, — пояснила Кеда. — Мне ее не делали, но мои, так сказать, коллеги по опытам рассказывали. В мышцы имплантируют биокультуры на основе биопластика, и имп становится обладателем молниеносной реакции и невероятной силы. У меня только некоторые части из биопластика, а у тех, кто прошел реставрацию, совершенно другая структура мышц…

Кеда замолчала, закрыла глаза и несколько минут молча сидела, видимо, вспоминая. Потом вздрогнула, взяла из пачки еще одну сигарету.

— Несколько человек погибло во время инсталляций — биопластик не прижился. Остальных поместили в отдельные камеры под наблюдение. Нас изучали, обследовали… но это длилось недолго. До тех пор, пока охранники не допустили ошибку. Ошибку, которую мы сразу же использовали. Мы освободили друг друга, сквозь охрану прорваться удалось не всем, я не знаю, сколько точно человек бежало, но как минимум десять импов покинули лабораторию. Дальше все было легко. С моими новыми способностями я достала денег. В одной московской подпольной клинике из тех, в которых высокие цены, но никогда не задают вопросов, сделала пластическую операцию. Там же купила документы — и уехала из России уже гражданкой Белоруссии, благо в то время впервые после Беловежского конфликта стали более-менее налаживаться отношения, и к белорусским гражданам российские власти относились помягче.

Она словно хотела выговориться — и в то же самое время казалось, что ей не хочется вспоминать об этом.

— Я никогда не слышал о таких экспериментах, — признался Ринат.

— И никогда не услышишь, — равнодушно произнесла Кеда. — «Волхолланд» проводит эти эксперименты по заказу государства, и никто не захочет, чтобы информация всплыла. Из того бункера меня бы никто никуда не выпустил — разве что прямиком в могилу. Впрочем… Импы много не живут, знаешь… Как выяснилось, не больше десяти лет после инсталляции биопластика. Еще один небольшой такой побочный эффект… Да…

Она опустила голову, плечи чуть вздрогнули. Ринат протянул руку и взял ее ладонь. Провел пальцем по тыльной стороне, то ли утешая, то ли просто пытаясь обратить на себя внимание.

— Кеда… — тихо сказал он. — Слушай… я, честно говоря, не знаю, что сказать, и я…

— Не надо, — глухо ответила Кеда и осторожно высвободила руку. — У меня здесь имплантирован игломет, так что лучше не стоит этого делать.

Она слабо улыбнулась и прикрыла глаза.

На этот раз оба замолчали надолго. Кеда так и сидела, прислонившись спиной к стене, а Ринат, облокотившись на спинку стула, смотрел на нее и думал.

Он думал о красивой молодой девушке с перечеркнутой жизнью. О девушке, против воли ставшей подопытным кроликом, а позже — совершенной машиной для убийства. О девушке, которая убивала не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы просто выполнить свою работу.